…и мы плыли день и мы плыли ночь и вот море сделалось розовым как молоко с кровью, а ветер донес до наших носов ароматы, от которых боцман Хасан и вахтенный матрос Мендель Порфирио ибн Хаттаб едва не взбесились, так что срочно пришлось связать их и напоить сиракузским. В часу девятом утра предстал перед нами Остров, подобный саду Эденскому в первые дни Творения и Дервиш завыл по-собачьи, раздирая на себе одежды свои, хотя они уже давно были разодраны им в нескольких местах:

-Горе нам, кораблю и команде и лично тебе, о капитан Пинхас Мордехай Диего де Силва абу Гассан фон Розенберг, в дальнейшем именуемый П.М.ДдСаГфР, ибо находимся мы вблизи владений святейшего шейха Мустафы, из которых не возвращаются!
Я тот час велел ему заткнуться, и приказал спустить на воду шлюпку. Селим вызвался отправиться на остров вместе со мной, что меня несказанно обрадовало - я любил общество этого маленького бородатого матроса, заядлого курильщика и отчаянного сквернослова. Вдвоем мы дружно налегли на весла и вскоре оказались в маленькой бухточке, защищенной со всех сторон скалами. Здесь было удивительно спокойно, птичьи трели доносились к нам из зарослей, казавшихся непроходимыми, но когда мы осторожно ступили под их узорчатую сень, обнаружилось, что идти вглубь острова легко и приятно. Птицы, чьи голоса почти оглушили нас в лесу, были чуть больше мух а бабочки - величиной с добрую тарелку и все они переливались как драгоценные камни. Селим шагал себе, сжимая в зубах глиняную трубку, которая была ему дороже всех сокровищ Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими и всех прочих благ. Я глазел по сторонам как тот, чьи глаза не насыщаются…

Неожиданно деревья, увитые виноградными лозами расступились и мы увидели мрачную гранитную скалу посреди зеленой поляны. На скале белело какое-то сооружение довольно зловещего вида, приземистое и полуразрушенное; виноградные лозы оплетали его до самой крыши. Здесь обитал сам святейший шейх Мустафа, встретивший нас на пороге своего дома.

Почтенный старец чем-то напомнил мне яурских старейшин–у него были такие же лукавые выцветшие глаза цвета неба, в них светились веселье и неведомая смертным мудрость, которой, если верить одной древней книге, наделены птицы небесные. И походка у шейха Мустафы тоже была птичьей. Он поздоровался с нами по-арабски и пригласил в свое жилище, где мы тотчас же оказались в компании сквозняков, непонятных запахов и шороха сухих трав, свисавших с закопченных балок. Здесь было удивительно хорошо и спокойно и не хотелось никуда уходить, так что мы решили провести в этом месте ночь а утром вернуться на корабль.

Шейху, очевидно, прислуживали джинны, потому что мы нигде не встретили людей; тем не менее на столе оказался роскошный обед, состоявший из блюд, употребляемых обыкновенно в пищу мусульманами, живущими на континенте. К сожалению, мы не увидели тут ни знаменитой яурской поросятины, признанной кошерной на последнем собрании старейшин, ни сиракузского, без которого ни один уважающий себя яурит не сядет за стол.

И тем не менее, мы с большим удовольствием подкрепились тем, что послал нам Господь и вознесли благодарственные молитвы святому Николаю, чем повергли в изумление нашего славного шейха.Добрый старик никогда не слышал о Серебростенной Яуре !

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ: Достойному шейху, надо полагать, пришлось выслушать невероятные бредни капитана Пинхаса о странных обычаях этого не к ночи будь помянутого места. Сейчас, когда развалины нечестивой Яуры покрылись наводящими уныние травами желтой пустыни Захр, многие забыли историю сего несчастного города. Поэтому я рискну привести ее здесь так, как она изложена у бесподобного Мяурицио Окотелли, признанного авторитета и знатока Юго-Запада



Некогда небольшое поселение полукочевых обитателей пустыни Захр, поклонявшихся Бог весть каким идолам, было атаковано шайкой песчаных пиратов, коих великое множество водилось в те далекие времена у побережья. Бандиты устроили ужасную резню, в которой погибла вся семья правителя племени за исключением маленького сына, которого пираты отвезли в город Истанбул и продали на невольничьем базаре. Судьбе было угодно сделать так, что покупателями мальчика оказались четверо паломников, направлявшихся в Святую Землю – на это ушли все их деньги, так что добираться дальше им пришлось нищенствуя и проповедуя в окрестных селеньях то, что каждый из них считал единственно истинным, а надо сказать, что упомянутые паломники были мусульманин, иудей, католический священник и какой-то еретик, о котором известно лишь, что был он, помимо всего прочего, чернокнижником…

Сия странная компания блуждала в окрестностях Истанбула целых шесть лет, так и не попав в Святую землю, за это время мальчик, который вырос, слушая их бесконечные разговоры, стал почти взрослым. У него обнаружилась редкая способность впадать в оцепенение, когда проповедующие начинали нести какую-нибудь чушь; глаза юноши стекленели а уши переставали слышать; это дало ему повод утверждать впоследствии, что из всего, сказанного людьми Книги он услышал только то, что от Бога….

Мальчика звали Илией. Он вернулся к своему народу и стал правителем. Четверо проходимцев пришли вместе с ним, они учили народ Яуры благочестию и люди внимали их речам, когда видели, что сам Илия с интересом слушает мудрецов; когда же мудрецы эти начинали кричать друг на друга и ссориться как малые дети, глаза Илии делались оловянными и народ тогда шел заниматься своими делами, не обращая внимания на весь этот Содом….

Впоследствии был построен Храм Трех Пророков – у меня язык не поворачивается назвать это нечестивое сооружение храмом, но как же его еще называть? Традиция приписывает его возведение Илии, но скорее всего, он был построен позже, кем-то из его потомков. Впрочем, не все ли равно, кто его построил, если Афанасий Великий сжег этот храм к чертовой матери и пустил дымом его знаменитую библиотеку, содержавшую, как говорят, всю мудрость Юго-Запада и всю глупость его… И погубил великое множество женщин и детей, пришедших искать спасения под сводами Храма. Впрочем, это, разумеется, были еретики….

КАПИТАН ПМДдсСаГфРозенберг ПРОДОЛЖАЕТ:

…Разговор наш мог бы продолжаться до рассвета, но мне показалось, что шейх несколько утомлен и я поспешил прервать свой рассказ, сославшись на поздний час. Святейший Мустафа отвел нам для ночлега небольшую комнату, больше напоминавшую монашескую келью. Сквозь высоко расположенное оконце проникала вечерняя прохлада а постели наши представляли собой несколько охапок душистой местной травы, что вполне меня устраивало. Я тотчас же уснул и не слышал, как Селим крадучись, выбрался из комнаты и направился вниз по коридору к огромной изъеденной жучком дубовой двери, поразившей наше воображение, когда мы проходили мимо нее. Селим относился к тем возвышенным натурам, чье доброе расположение духа и спокойный сон делаются невозможными без нескольких добрых стаканов сиракузского; какое-то невероятное чутье, свойственное, если верить Мяурицио Окотелли лишь яуритам и гипербореям, подсказало славному мореходу, что за дубовой дверью- винные погреба.

Будучи от природы также одарен этим чутьем, я, разумеется, сразу же догадался о назначении дубовой двери. Но я бы никогда не позволил себе до такой степени забыться и переступить запретный порог, если бы не Селим, отсутствие которого встревожило меня не на шутку - проснувшись среди ночи, я обнаружил, что его нет уже продолжительное время- постель бедняги была нетронута. Пробормотав непристойность, я сунул заряженный пистолет за пояс и отправился на поиски своего матроса…

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ

С трудом верится мне, преподобному Джонатану Фигли, что доблестный Капитан не бросился в винные погреба сразу же, как только шарканье туфель почтенного шейха затихло в отдалении. Я думаю, они с матросом действовали заодно.

КАПИТАН ПРОДОЛЖАЕТ:

…Взору моему предстало огромное помещение, бывшее не чем иным как природной пещерой, приспособленной неведомыми строителями под самые невероятные винные погреба, когда-либо виденные мной в жизни. Низкие своды уходили далеко-далеко и терялись во мраке. Факел мой осветил следы Селима на пыльном полу а вскоре я увидел и его самого- бедняга валялся у первой из огромных Бочек, распространяя вокруг себя аромат сиракузского. Мне пришлось оттащить его в сторону, чтобы пройти дальше и увидеть нескончаемые ряды Бочек, молчаливых как ангелы Господни на куполе Храма Трех Пророков в Яуре Серебростенной; они покоились на массивных каменных основаниях и торцы их украшали витиеватые надписи, которые я сначала принял за изречения Пророка, но это были женские имена.

Ведомый неким демоном, который уж точно незримо витал в пропитанном селитрой воздухе подвала, иначе как объяснить тот факт, что в руке моей сам собой оказался хрустальный бокал, я подошел к Бочке с надписью “Оливия” и открыл массивный резной кран…



ОЛИВИЯ…Это было очень странное вино. Оно не ударило в голову и не произвело действий, свойственных напиткам, употребляемым обыкновенно в Юго-Западных морях. Просто гранитные стены подвала Мустафы исчезли а я погрузился в аромат роз и блеск розового шелка и щебетание целого вороха мелодий, обрушенного на меня нежными пальчиками Оливии. …Желтая роза благоухает; она стоит в черной железной вазе, украшающей маленькие клавикорды, чьи струны порождают целую стаю сумасшедших соловьев, когда Оливия касается клавишей. У каждого ее пальчика- своя милая физиономия, но они мелькают как крылья бабочек и нельзя ничего разглядеть. Как жаль! …Волосы Оливии шелковисты и пахнут жасмином. Должно быть, расчесывать их – истинное наслаждение! Она похожа на подростка –ее руки и ноги немного великоваты для прелестного торса с круглой точеной шейкой, на которой так гордо посажена безупречная головка, похожая на резное украшение виолы… …Агатовые глаза Оливии сияют –и сердце мое готово разорваться от счастья и сладкой тоски; хочется навсегда остаться с ней в этой комнате, полной музыки и шуршащего розового шелка, с окнами, из которых видно ласковое море и парусник с выгнутыми как лебединые шеи парусами… …Но все тише голоса клавикордов и вместо свежего дыхания моря я чувствую острый запах селитры. Гаснут свечи в витых бронзовых шандалах. В глазах Оливии- печаль. Музыка умолкает и делается темно. Только красноватый свет факелов освещает огромную Бочку. Последние капли вина в бокале пахнут жасмином…. Прощай…. …Наваждение длилось не более минуты, но я уже не мог противостоять соблазнам божественного погреба святейшего Мустафы. Вознеся краткую молитву св. Николаю- иная была бы здесь неуместна- я направился к ближайшей Бочке из черного мореного дуба и тотчас же открыл кран. Вино было совершенно черным и имело странный аромат, одновременно отталкивающий и манящий. Надпись была на каком-то славянском языке с обилием варварских шипящих; я разобрал только имя –Алдона…